Нам предстоит ответить на три вопроса.
Были ли так называемые гонения на кибернетику?
Повлияли ли они на развитие вычислительной техники в СССР самым фатальным образом, и не с ними ли связано нарастающее отставание Союза в вычислительной технике, обернувшееся решением клонировать машины DEC и IBM?
И наконец, если гонений не было, то что же случилось в 1950–1970-е годы с Китовым, Бруком, Рамеевым, Глушковым, Ершовым и многими другими специалистами, вынужденными покинуть институты, лишиться должностей, прекратить перспективные разработки?
Как выглядели гонения на науку
О том, как выглядели гонения на науку в СССР, когда они имели место, узнать несложно. Период примерно с 1930 до смерти Сталина – время жесточайшего идеологического террора, так что примеров у нас предостаточно.
Широко известно, как в середине 1930-х годов с подачи безумного «академика» Т. Д. Лысенко была уничтожена почти вся советская школа генетики, ученые-генетики изображались как «носители буржуазной идеологии и враги народа». В 1940 году был арестован Н. И. Вавилов (умер в тюрьме), из Всесоюзного института растениеводства были уволены 36 человек, многие попали в лагеря, некоторые были расстреляны (С. Г. Левит, И. И. Агол и другие).
В 1937 году был разгромлен Украинский физико-технический институт, 5 ученых казнены (среди них физик-экспериментатор нобелевского уровня Л. Шубников, чудом избежал смерти знаменитый Лев Ландау, нобелевский лауреат), 6 – отправлены в лагеря, УФТИ перестал существовать как центр теоретической и экспериментальной физики европейского масштаба.
Далее последовали уже упомянутые гонения на «эйнштейнианство» и квантовую механику, прекращенные только с подачи Берии. В 1937 году разгромлена Пулковская обсерватория, арестованы члены многих других научных организаций – астрономы, геологи, геофизики, геодезисты, математики научных и учебных заведений Ленинграда, Москвы и других городов. Из них казнены 14 человек, еще 11 умерли в лагерях, 17 отсидели от 5 до 12 лет, судьба еще нескольких неизвестна.
В лингвистике тридцать лет доминировала лженаучная теория Н. Я. Марра, который утверждал, что язык является инструментом классового господства и его структура определяется экономикой общества. В 1951 году была начата кампания идеологического вмешательства в органическую химию. С 1950-х по 1980-е годы публикации о мировых лингвистах Н. Хомском, Р. О. Якобсоне и прочих допускались только в негативном ключе, что привело к отставанию, в том числе в когнитивных науках.
Атмосферу эпохи помогает прочувствовать, например, судьба известного физика 1930-х годов д. ф. -м. н. М. П. Бронштейна.
Он занимался проблемой квантовой гравитации вместе с Гамовым, Ландау, Дираком и Таммом, кроме того, Бронштейн совершил еще более тяжкий грех, разрабатывая теорию расширяющейся Вселенной (она в СССР считалась чудовищной буржуазной ересью идеализма). Впрочем, казнили его не за это, а за то, что он поддержал в те годы активно обсуждаемую гипотезу несохранения энергии в квантовых масштабах, выдвинутую Нильсом Бором.
Партийные чиновники исследовали вопрос и пришли к выводу, что она ложна, с точки зрения учения Маркса, следовательно – все, кто высказывается в ее поддержку – враги народа и должны быть вычеркнуты из советской науки. Тогда Бронштейн опубликовал ехидную статью, доказывающую, что с помощью диамата можно вывести вообще все, что угодно, остроумно «вскрыв буржуазную сущность» самого закона сохранения, указав на потенциальные возможности вечного двигателя для коммунистического будущего.
Таких насмешек над святым социализм не простил, в 1937 Бронштейн и (на всякий случай) его коллеги Шубин и Витт были арестованы. На первом допросе он отверг обвинения в том, что еще с 1930 года состоит в организации, целью которой было
свержение Советской власти и установление такого политического строя, при котором интеллигенция участвовала бы в управлении государством наравне с другими слоями населения, по примеру стран Запада.
Впрочем, недели в изоляторе НКВД в Ленинграде ему хватило, чтобы подписать все, что от него потребовали, и отправиться на расстрел. Шубину и Витту дали 5 и 8 лет, но в том же году они были убиты, уже находясь в ГУЛАГе, при невыясненных обстоятельствах.
Математиков самые настоящие гонения и репрессии тоже не миновали.
Практически все ученые, в заслугу которым можно поставить развитие отечественной компьютерной науки вышли из так называемой Московской математической школы академика Н. Н. Лузина, иногда в шутку называемой «лузитанией».
Талантливые молодые математики стали группироваться вокруг харизматичной личности Лузина еще с конца 1910-х и, несмотря на бесславный конец «лузитании» в 1936 году, к этому времени она дала миру Колмогорова, Новикова и Тихонова, со школой работали Ляпунов и Соболев, в общем, практически все люди, кто так или иначе занимался компьютерными науками в СССР.
Судьба самого Лузина печальна.
Он поругался с учениками (кто в чем виноват, сейчас уже понять сложно, некоторые, например, Новиков, говорят о чисто личном конфликте, связанном с отношениями Александрова и Колмогорова, лежащими далеко за пределами дружеских, другие о том, что руками наивных учеников, мастерски восстановленных против учителя, партийный функционеры хотели убрать Лузина и расчистить себе места в АН, в общем, теорий много и правду мы уже не узнаем) и в результате попал под раздачу – была организована специальная Комиссия АН СССР, решающая разобраться с «лузинщиной» в математике.
К счастью, заступничество всемирно известного физика Капицы спасло его от вердикта «вредитель», означающего смертный приговор (кроме того, вмешался Г. М. Кржижановский, личный друг Ленина, последний из старой гвардии большевиков, которого не решился убить даже Сталин), но авторитет он потерял, несколько лет был фактически безработным, затем вынужден был уйти из МГУ в Институт автоматики и телемеханики.
Позорное постановление Академии наук о том, что «поступки Лузина являются недостойными советского ученого», было формально отменено только в 2012 году.
Куда меньше повезло экономисту и статистику Н. Д. Кондратьеву – его научная школа была полностью уничтожена, а сам он казнен в 1938 году.
Вообще, все тридцатые годы прошли под знаком тотального искоренения любых научных статистических методов настолько, что, в отличие от теории вероятностей, в которой советские математики сделали многое, математическая статистика была практически полностью выкорчевана из науки.
Несмотря на это, в СССР всегда была традиционно сильнейшая школа вычислительной математики, теории оптимизации и теории автоматического управления. Одним из первых достижений этих дисциплин стало решение знаменитым математиком Л. В. Канторовичем прикладной проблемы по заказу Центральной лаборатории Ленинградского фанерного треста.
Сотрудники ЦЛЛФ обратились к нему с просьбой найти метод оптимальной распиловки фанерных листов с минимизацией отходов. Канторович не только выполнил заказ, но и разработал принципиально новый метод решения экстремальных задач – линейное программирование. Важность этого метода была столь высока, что за работу 1939 года «Математические методы в организации и планировании производства» он был удостоен Нобелевской премии по экономике, правда, только в 1975 году.
Забавно то, что в народное хозяйство алгоритмы Канторовича так и не были внедрены.
Канторович решил задачу в общем виде, найдя теоретический максимум выхода деталей произвольной формы, то есть превзойти этот метод было уже невозможно. Партия же требовала ежегодного прироста планов выпуска и оптимизации до бесконечности, а то, что это идет вразрез с какими-то фундаментальными теоремами, настоящих коммунистов не смущало. Начальники производства смекнули, что распиловка сразу «по Канторовичу» приведет к тому, что задирать план выше будет уже некуда, и положили эти алгоритмы на полку.
Вот как он сам вспоминал эту историю:
…На вагоностроительном заводе имени Егорова в Ленинграде с помощью линейного программирования сделали раскрой металла. Это была пионерная работа и в мире, и у нас в стране. Делалось все в эпоху арифмометров, а не ЭВМ, вообще, вероятно, это было первое в мировой практике реальное применение методов линейного программирования.
После того как были применены оптимальные методы и несколько сократился расход металла, оказалось, что резко уменьшилась возможность сдачи металлолома. В итоге был сорван план сдачи отходов металла, а раз один из показателей плана не выполнен, то предприятие не может быть премировано в полном размере.
Второй казус этой ситуации: отраслевое начальство, получив рапорт о том, что завод на 4 процента увеличил использование металла при раскрое, предложило им не терять темпа и в следующем году опять подняло план использования металла на те же 4 процента. Выходило, что металл должен использоваться на 101 процент, и пришлось даже писать бумагу от академии, что больше 100 процентов не бывает.
Работы Канторовича становятся всемирно известными и входят в число классических, за что и были отмечены Нобелевской премией, но в Союзе их не жаловали, сравнивая его выводы с теориями Парето, которого называли в печати не иначе как «фашист».
Вот как описывает ситуацию с неприятием линейного программирования директор Центрального экономико-математического Института РАН, доктор физико-математических наук Валерий Макаров:
Он использовал термин «разрешающий множитель», потом называл их «объективно-обусловленными оценками», т.е. не «цены», а «оценки». Но оценки объективные, т.е. они вытекают из решения. А потом постепенно от этих объективно-обусловленных оценок дошло до обычного стандартного термина «цены». Множитель, оценки, цены, – оказалось, это один и тот же объект. И вот основное его фундаментальное открытие состояло в том, что цены, которые характеризуют оптимальный план при очень широких условиях, оказываются ценами рыночного равновесия … Попытки Канторовича перевести стрелки социалистической экономики на научные рельсы провалились: «При чем тут наука? Какие «оценки»? Нужен план и всеобщий энтузиазм. И победа будет за нами».
Термин «программирование» в работах Канторовича нужно понимать в смысле «планирования» (один из переводов англ. programming). Он был предложен в середине 1940-х годов Джорджем Данцигом (George Bernard Dantzig), одним из исследователей алгоритмов линейного программирования, еще до того, как компьютеры получили широкое распространение и этот термин приобрел иное значение.
В целом, кроме этого, отечественные ученые сделали достаточно много для решения прикладных задач, разрабатывая методы оптимизации, решения дифференциальных уравнений и т. п.
Гонения на кибернетику
Итак, что же случилось с гонениями на кибернетику?
Отечественный подход к гонениям изложен в трех основных источниках, причем все они противоречат друг другу (и этой статье отчасти тоже).
Главный представитель первого – довольно интересная личность, Д. А. Поспелов, доктор технических наук, а также академик скандально известной неофициальной РАЕН (не путать с РАН!), прославившейся фильтрами Петрика, вечными двигателями, извлечением энергии из вакуума и награждением за «ноосферные технологии» знаменитого городского сумасшедшего и основателя религии в честь себя Николая Левашова. Кроме этого, он являлся членом не менее мутной Международной академии информатизации, прославившейся диссертациями на тему уфологии, астрологии и телекинеза.
Поспелов, относящий себя к кибернетикам старой школы, является первоисточником в вопросе «гонений» и, начиная с эпохи гласности, много лет упрекал СССР за грехи 1950-х, утверждая, что именно из-за этих гонений Союз провалил программу создания вычислительной техники.
Феноменальной красоты модернистское здание ГНЦ РФ ЦНИИ РТК – одно из немногих воспоминаний о романтической эпохе советской кибернетики. Фото автора.
Вторая критика обрушивается со стороны обозревателя журнала «Родина» кандидата экономических наук В. С. Бондарева, и она прямо противоположна предыдущему оратору.
Бондарев доказывает, что кибернетика бала настоящей лженаукой, по типу астрологии или алхимии, толку от нее не было и быть не могло, и провалилась советская программа информатизации как раз благодаря тому, что кибернетику во времена Хрущева бросились всесторонне поддерживать и развивать. И развивали даже в 1970-е, когда кибернетический бум на Западе был давно пройден, и люди наконец-то прозрели и занялись чем-то полезным.
Наконец, третий известный автор – неомарксисист и публицист В. Д. Пихорович (автор эсэсэровской серии «К 150-летию В. И. Ленина») оппонирует им обоим сразу.
В отличие от Поспелова, он считает, что никаких гонений не было и быть не могло. А в отличие от Бондарева – что советский киберпроект был гениален, и вся проблема была в том, что подвели советские философы, недостаточно изучившие труды Ленина и Маркса, и потому не увидевшие сразу же, что будущее за киберкоммунизмом.
В итоге максимально адекватным источником по теме служит книга From Newspeak to Cyberspeak: A History of Soviet Cybernetics, издательства MIT Press, 2002 года.
Давайте посмотрим на факты.
У истоков отечественной кибернетики стояли два человека – Китов и Ляпунов.
Анатолий Иванович Китов с детства был наделен многими талантами – от напористости и дерзости до острого ума. Как и Карцев, он блестяще учился, но из физмата Среднеазиатского университета отправился на фронт. Командовал зенитной батареей, был дважды тяжело ранен, отбивал Крым и дошел до Берлина, получив орден Красной Звезды. Даже на фронте не оставлял занятий математикой, самостоятельно изучая, подобно многим великим умам той эпохи, баллистику ПВО.
После войны продолжил образование в Артиллерийской академии, причем сдав сходу и вступительные экзамены, и всю программу первого курса, переведясь сразу на второй, в дальнейшем материал давался ему так легко, что он обычно просил о сдаче экзамена досрочно, сразу после окончания очередного семестра лекций. Параллельно он успевал учиться на мехмате МГУ, посещая семинары самого Колмогорова, и шокировал присутствующих математиков тем, что человек в военной форме внезапно поддерживал беседу на темы математического моделирования и оптимального управления.
Академию он закончил с золотой медалью и в 1952 году защитил диссертацию «Программирование задач внешней баллистики ракет дальнего действия», в процессе работы над которой познакомился с концепцией цифровых вычислительных машин. Эта тема пленяет Китова до конца жизни.
В том же году его, к тому моменту полковника, назначают наблюдателем от военных в уже многократно упомянутый ранее СКБ-245, где разрабатывали «Стрелу». Будучи феноменально любопытным, Китов закапывается в секретную библиотеку СКБ и там в спецхране находит книгу Винера «Кибернетика», которая была у нас переведена и засекречена сразу же после ее издания в США, и мирно пылилась на полке несколько лет, никому не нужная.
Прочитав ее, Китов просветляется. С ним происходит примерно то же самое, что до того со многими американскими учеными, попавшими под обаяние новой концепции.
Компьютерные сети! Человеко-машинные интерфейсы! Новые парадигмы информатики! Интеллектуальные системы и базы данных! Оптимальное управление! – фейерверк идей проносится у него в голове.
До смерти Сталина оставался год, а до ХХ съезда – четыре, поэтому контроль над наукой был еще крепок, и в НИИ-5 ГАУ МО СССР проходил регулярный методологический семинар по философским основам физики и естествознания, на котором ученые обсуждали, какие методы познания природы являются подлинно ленинскими. Китов, не вынося книгу из спецхрана, там же пишет статью «Основные черты кибернетики» и презентует ее на заседании семинара в 1954 году.
К тому моменту эхо новой дисциплины давно докатилось и до СССР и, начиная с 1950 года, не дожидаясь команды сверху, наиболее угодливые публицисты наносят кибернетике превентивный удар (при этом оригинальный труд Винера, что забавно, из них никто в руках не держал – не было допуска).
В начале мая 1950 года в «Литературной газете» появилась статья Б. Н. Агапова «Марк III, калькулятор», содержавшая резкую критику идеи использования ЭВМ для обработки экономической информации, а также нелицеприятную оценку личности Винера.
Через два года выходит еще четыре статьи: М. Ярошевского «Кибернетика – наука мракобесов» в «Литературной газете», К. А. Гладкова «Кибернетика или тоска по механическим солдатам» (и это при пацифизме Винера, яростном до карикатурности, и его атаках на военное использование науки!) в журнале «Техника – молодежи», Б. Э. Быховского «Кибернетика – американская лженаука» в журнале «Природа» и Ю. Клеманова «Кибернетика» мозга» в журнале «Медицинский работник».
В этом же году Китов устраивает серьезные обсуждения новой дисциплины и ее перспектив с Соболевым и Ляпуновым, естественно, все это происходит параллельно и независимо, Ляпунов не читает «Литературную газету», а журналисты не ходят по военно-научным семинарам.
Что интересно, партия вообще не заинтересовалась попыткой писателей бежать впереди паровоза – в 1953 умирает Сталин, и гонения на науки быстро сворачивают (в течении 2–3 лет идеологический пресс был снят практически со всех дисциплин, реабилитировали генетику, официально разрешили теорию относительности и т. п.).
В итоге наблюдается абсурдная ситуация: по инерции выходит еще одна статья Быховского «Наука современных рабовладельцев» в журнале «Наука и жизнь» и 5-й номер журнала «Вопросы философии» со статьей «Кому служит кибернетика», подписанной псевдонимом «Материалист». И в то же время А. И. Китов и А. А. Ляпунов свободно выступают c лекциями о кибернетике в Центральном лектории Политехнического музея, в МГУ, в ЦК КПСС (!), во Всесоюзном Доме науки и техники, в ведущих НИИ Москвы, а Китов еще и Ленинграда. На следующий год философы также по инерции продолжают разгон головой в стену – выходит 4-е издание «Краткого философского словаря» со знаменитой статьей «Кибернетика – реакционная буржуазная лженаука…», одновременно ее уже вполне официально обсуждают в НИИ-5 ГАУ МО СССР.
До некоторых писателей начинает доходить, что они изо всех сил ломятся куда-то не туда, и Эрнст Кольман публично разносит статью «Материалиста» на лекции в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Кольман вообще чрезвычайно быстро сориентировался в ситуации – в тридцатые он был фанатиком и крестоносцем Сталина, главным «красным профессором» и своеобразным «царем науки» от СССР. Только вот распределял он не гранты, как Ванневар Буш, и не среди наиболее достойных. Кольман решал, кому жить, а кому умереть, сравнивая научные теории с единственно верным учением сталинизма. Он ответственен за уничтожение «лузитании», по его доносу казнили Кондратьева и уничтожили советскую статистическую школу.
Типичная статья Кольмана начиналась обычно так:
В подготовке взрывов и поджогов наших заводов, в шпионаже, в организации кризисов в области энергетики, топлива, металла, текстиля и транспорта, в подготовке интервенции – во всем этом вредители из «Промпартии» сознались. В качестве инженеров-конструкторов, инженеров-экономистов, они были законченными вредителями, агентами французского империализма и бывших «отечественных» заводчиков и помещиков... Несмотря на все увертки Рамзина, допрос уличил его в том, что его теоретические высказывания в споре о высоких и низких давлениях, установка руководимого им Теплотехнического института в вопросе о сжигании подмосковного угля в пылевидном состоянии были вредительскими, сознательно направленными на задержку развития науки и производства.
После смерти вождя Кольман раньше всех улавливает ветер перемен, становится яростным защитником всех несправедливо пострадавших от гнета тирана и изо всех сил начинает бороться со сталинским наследием, в том числе с гонениями на науку (правда, он слегка переборщил, превратившись в либерала, куда большего, чем дозволила партия, и был лишен всех постов и привилегий, после чего сбежал на Запад и принялся разоблачать ужасы сталинизма).
Наконец, в 1955 две временные линии сходятся в одну – 4-й том «Краткого философского словаря» изъят и подвергнут цензуре, взамен выходит новая версия – с вычеркнутой статьей про «реакционную и буржуазную». В журнале «Вопросы философии» открыто напечатана до того засекреченная та самая статья Китова «Основные черты кибернетики».
На Мехмате МГУ проходит выступление, посвященное кибернетике. Докладывают те же Китов и Ляпунов, зал аплодирует, противники кибернетики от выступления отказались. Статья «Техническая кибернетика» печатается в журнале «Радио».
Гонения закончились.
Буквально через год после издания статьи «Материалиста», она была отовсюду вымарана. Вместо нее появляется официальный разгром уже самого «Материалиста»:
Некоторые наши философы допустили серьезную ошибку: не разобравшись в существе вопросов, они стали отрицать значение нового направления в науке в основном из-за того, что вокруг этого направления была поднята за рубежом сенсационная шумиха, из-за того, что некоторые невежественные буржуазные журналисты занялись рекламой и дешевыми спекуляциями вокруг кибернетики…
Нужно отметить, что самые разгромные статьи против кибернетики были написаны отнюдь не философами. Исследование, проведенное Василием Пихоровичем в его статье в защиту Глушкова, в этой части кажется вполне адекватным, приведем его здесь:
Обычно говоря, что против кибернетики выступали философы, подтверждают это тем, что в «Философском словаре» 1954 года была опубликована статья «Кибернетика», в которой последняя называлась «лженаукой». Но это ведь еще не значит, что писали ее именно философы. Из «достоверных источников, пожелавших остаться неизвестными» мне стало известно, что статья эта была написана Е. А. Шкабарой, заместительницей С. А. Лебедева. По словам этого же «источника», она предложила подписать ее своему шефу и дала ей ход…
Далее он приводит известную цитату Глушкова:
«Что касается истории развития кибернетики, то стоит все договаривать: немалый вклад в критику кибернетики сделали сами специалисты в области авиатехники и вычислительной техники. Почему так случилось? Из-за недостаточного уровня философской подготовки и философского мышления! Люди недооценивали то, что сами создали».
…Разговор был на круглом столе, отчетом о котором и являлась публикация в журнале. Глушков мельком, как само собой разумеется, высказал привычное обвинение в адрес философов, что они, мол, были неправы в отношении кибернетики. Но один из участников круглого стола, на то время директор Института философии АН УССР, П. В. Копнин вместо того, чтобы согласиться и ритуально покаяться, как это всегда делали в таких случаях советские философы, вдруг заявил, что на самом деле, все было не совсем так, что вовсе не философы были инициаторами выступлений против кибернетики. И вот в ответ на это возражение и позвучала процитированная мысль В. М. Глушкова.
Нельзя сказать, что Глушков был неправ.
В предыдущей статье мы уже пытались показать, что сама кибернетика, как чистая научная дисциплина – определенно была переоценена (да и, в конце концов, любую науку можно выставить на посмешище, если на нее начнут ссылаться сайентологи), но ее значение было именно философским в хорошем смысле слова.
Кружок Соболева – Ляпунова – Китова
Кибернетика помогла найти и объединить ученых, которые не стали бы без нее работать вместе – от лингвистов до генетиков и математиков, и вдохновила их посмотреть на мир куда шире, чем через амбразуру своей специальности. При этом с полетом воображения у некоторых именитых советских технарей было действительно не очень, тот же Лебедев, по сути, всю жизнь реализовывал версию одной и той же машины, всячески отвергая микросхемы вместо транзисторов, многопроцессорность и прочее (многое из этого в итоге в самые перспективные разработки ИТМиВТ пиратски протащил его ученик Бурцев, об чем мы еще поговорим позже).
В итоге совершенно неудивительно, что наряду с писателями в «травлю» кибернетики включилась еще и школа Лебедева – не только по причине не осознания ими ее истинной пользы, но и потому, что в памяти были свежи тридцатые годы.
Не стоит забывать, что в 1946–1948 годы пошла вторая волна погромов «эйнштейнианства», так что куда безопаснее было заранее примкнуть к потенциальным победителям.
В общем, вопрос с «травлей» на этом можно, как нам кажется, окончательно закрыть.
Виктор Глушков за пультом ЭВМ «Днепр». Фото: strelkamag.com
В 1958 году, наконец, официально издают Винера, огромным тиражом, книга помещена в общий читальный зал Ленинской библиотеки, но главным событием года стал выход первого выпуска детища Ляпунова – «Проблем кибернетики». Отлично изданный, в красной суперобложке том стал началом серии из 41 сборника, во многом определивших пути развития отечественных компьютерных наук.
По сути, кружок Китова и Ляпунова и его печатный орган действительно были аналогами Винеровского кружка в США, жаль, что сравнимого влияния на развитие техники он у нас не оказал. Кружок и его семинары существовали двадцать лет до смерти великого Ляпунова в 1973 году. Всего было проведено 141 заседание, в работе принимали активное участие математики, физиологи, лингвисты и экономисты.
В итоге к 1960 году у нас вполне сложился круг тесно контактирующих друг с другом ученых, находящихся на переднем крае мировых проблем, связанных с теориями оптимизации, автоматического управления и численными методами.
Вдумчивый читатель может заметить здесь некоторое противоречие с предыдущими статьями, в которых утверждалось, что западный опыт в этих дисциплинах в СССР не был замечен, осознан и продвинут.
На самом деле, ничего противоречивого в этом нет.
Кружок Соболева – Ляпунова – Китова (куда входили и многие другие ученые, причем с удовольствием поддерживались и междисциплинарные исследования, членом своеобразного общества были генетик Н. В. Тимофеев-Ресовский, лингвист В. В. Иванов и многие другие не математики) действительно был чрезвычайно похож на максимально прогрессивные американские научные общества. Разница была не в качестве человеческого материала, все это были первоклассные специалисты с мировым именем.
Была она и не в том, что пионеры советской кибернетики (используем пока этот термин для совокупной характеристики математиков, лингвистов, биологов, программистов и инженеров, по духу своего собрания напоминающих лучшие западные интеллектуальные сообщества того периода) не понимали передовых американских теорий.
Дело в том, что, как мы уже помним из предыдущей статьи, на Западе такие сообщества, возникшие вокруг идей Винера, пользовались чрезвычайной и неограниченной поддержкой со стороны государства. Фактически, как и завещал Ванневар Буш – им просто выдавали чудовищные деньги и карт-бланш делать с ними, что угодно, и действительно – они возвращались с чем-то не просто полезным, а переворачивающим целые области.
Машинный перевод, распознавание речи, человеко-машинные интерфейсы, прогресс в понимании фундаментальных закономерностей мышления, структуры естественных и формальных языков, теория компьютерных сетей и пакетной передачи данных – все это выросло из похожих кибернетических посиделок разнообразных специалистов, которых свела и объединила книга Винера.
В СССР же никто и не подумал обратить на это особое внимание и тем более как-то неограниченно поддерживать дух свободных научных дискуссий на любые темы – сама мысль об этом глубоко идеологизированной и партийной советской науке была чужда.
В итоге у нас кружок кибернетиков пополнялся по меркам официальной позиции Союза людьми глубоко маргинальными – теми же генетиками, лингвистами, исследователями искусственного интеллекта или же математиками, от которых требовали исключительно прикладной промышленной деятельности, все идеи приходилось буквально продавливать через железобетонный частокол партийной бюрократии.
Ценности свободной науки, делаемой разнородными фундаментальными специалистами, пребывающими вне каких-либо идеологических догм, СССР, по понятным причинам, так и не смог увидеть.
Отметим еще, что в 1955 году Китов выпускает фундаментальный труд «Электронные вычислительные машины», опубликованный в издательстве «Знание» и рассчитанный на массового читателя, а в соавторстве с Криницким в академическом издательстве «Наука» он издает «Элементы программирования».
На следующий год выходит в свет 600-страничная энциклопедия «Электронные вычислительные машины и программирование», которую Китов также написал в соавторстве с Криницким. По этой монографии обучались тысячи специалистов, в том числе легендарный Глушков.
Значение этих книг огромно, они входят в золотой фонд классической компьютерной литературы и были переведены на английский, профессор Мичиганского университета Джон Карр (John W. Carr) упомянул работы Китова в своей книге Lectures on Programming в 1958 году так:
Probably the most comprehensive description of the computer programming problems, illustrated with detailed analyzed examples of both manual and automatic programming, is available at present in the book by A. Kitov. Some parts of it have been translated into English so they are available at the American Computer Association.
Первый специализированный вычислительный центр
Параллельно с пропагандой кибернетики Китов занимался организационной работой и разработкой ЭВМ. В 1954 году он продавливает создание первого специализированного вычислительного центра – ВЦ-1 МО СССР (сейчас ЦНИИ-27 МО РФ).
Вспоминает Г. А. Миронов:
…высшее руководство МО, возможно, не доверяло Китову, из-за его слишком молодого для генеральской должности возраста, и периодически назначало над ним начальников много старше: первый оказался не готов профессионально, а второй имел богатый организационный опыт, но был далек от электроники и программирования. Китову оставлялась должность первого заместителя ВЦ-1 с одновременным выполнением обязанностей заместителя командира по научной работе. У него совершенно не складывались отношения с некоторыми замами командира части по политической работе и с секретарями партийной организации. Анатолий Иванович не мог (а может быть, и не хотел) скрывать своего раздражения, когда военные и партийные функционеры непрофессионально вмешивались в научную деятельность, и это впоследствии ему припомнили.
Основной задачей центра изначально было обслуживание расчетов запусков баллистических ракет, для этого там были организованы три отдела.
В первом эксплуатировалась уже известная нам «Стрела» (установлена в 1956 году, несмотря на всю ее убогость, на ней несколько лет делали расчеты запусков всех советских ИС), во втором был установлен прибор под названием «Интеграл» (во многих источниках он ошибочно называется ЭВМ, но на самом деле это был типичный интегратор, за исключением этого факта подробностей о данной машине не обнаружено), а третьим был отдел программирования.
Китов был недоволен «Стрелой» и абсолютно независимо от всех прочих исследовательских групп инициировал разработку уникальной машины М-100.
М-100 является одним из самых загадочных советских компьютеров, его фотографий не сохранилось, описание тоже чрезвычайно скудное, максимум информации можно почерпнуть из фундаментальной книги «Анатолий Иванович Китов», выпущенной ничтожным тиражом в 500 экземпляров издательством «МАКС Пресс» в 2020 году. Там говорится, что в 1958–1959 годах под руководством Китова в ВЦ-1 были построены две специализированные ламповые ЭВМ – М-100 и «Удар», предназначенные для обработки данных радиолокации (судя по всему, это примерный аналог машин SAGE) и подготовки запуска ракет. В разработке не обошлось без чисто советских анекдотов, приведем цитату из книги.
Как известно, руководители СССР считали, что победы советских спортсменов на международной арене являются доказательством преимущества социалистической системы перед капиталистической. При этом утверждалось, что все наши спортсмены являются любителями, занимающимися спортом после работы, в связи с чем существовала негласная разнарядка на формальный приём на предприятия спортсменов.
Вот как вспоминает об этом один из разработчиков М-100, впоследствии известный учёный, доктор технических наук, профессор Г. А. Миронов:
Разработку собственно процессора (арифметика и управление) вела лаборатория Валерия Никитина. У него работал лучший специалист нашей воинской части по арифметическим устройствам Глеб Смирнов (со «Стрелы»), выпускницы вузов Марина Чаевская и Антонина Яшина (потом Володина). Марина была толковым инженером, а Яшина была выдающейся волейболисткой. Играла в команде ЦСКА и в сборной СССР, была чемпионкой Союза и даже мира. В лаборатории она появлялась не часто, так как постоянно была на соревнованиях, тренировочных сборах и т. д. Надо отдать ей должное – она всё-таки пыталась что-то делать, хотя и её, и свои обязанности в основном выполнял Глеб Смирнов (тоже волейболист, но несколько меньшего масштаба). В лабораторию хотели назначить ещё какую-то выдающуюся спортсменку из ЦСКА, но Никитин решительно воспротивился и был понят А. И. Китовым.
Несмотря на такие забавные коллизии, М-100 была разработана за рекордно короткое время для машины такой феноменальной сложности – чуть больше года. Она использовала ферритовую память (как мы помним – невероятно круто по тем временам для СССР), причем в таком же качестве, как и машины Юдицкого и Карцева – ПЗУ, в которое прошивались алгоритмы.
Для предварительной отладки этих алгоритмов использовалась «Стрела» – первый случай в СССР, когда программы для одной платформы отлаживались на другой. М-100 имела трехадресную систему команд, работала с 16-разрядными числами с фиксированной запятой. Архитектура памяти была гарвардской – отдельная память для команд и данных, машина имела микропрограммное управление и конвейеризованный процессор, что по тем временам было поразительно. Для машины был написан огромный пакет радиолокационного ПО.
М-100 навсегда осталась мощнейшей машиной первого поколения в мире, с производительностью 100 KIPS, при том, что чудовищный IBM AN/FSQ-7 SAGE (он же Whirlwind II) имел производительность 75 KIPS, хотя его преимуществом была универсальность, машина Китова все-таки была специализированной.
М-100 была изготовлена в единственном экземпляре и отправлена на полигон в Киевское высшее радиотехническое училище (КВИРТУ). На её базе была спроектирована и запущена в серийное производство транзисторная ЭВМ «Удар», о которой, к сожалению, известно еще меньше. Абсолютным мировым чемпионом 1959 года М-100, увы, не стала, ее легко превзошел транзисторный IBM 7090 (выдававший порядка 300 KIPS), но среди ламповых ЭВМ это был феноменальный компьютер.
В этой серии статей, к прискорбию, мы все время имеем дело с великими людьми, которые были ужасающим и несправедливым образом недооценены на Родине. Китов пополняет список вслед за Карцевым и Юдицким – его кругозор и познания не уступали его любознательности, область научных интересов была огромной и, к сожалению, большая часть его наследия оказалась отвергнутой.
Помимо разработки ЭВМ, он занимался математической лингвистикой, машинным переводом, созданием онтологий и баз данных, машинной обработкой естественного языка, теорией программирования и создания операционных систем – в общем, был истинным кибернетиком в лучшем смысле этого слова. Ему удалось увлечь своими идеями (кроме Ляпунова и Соболева) огромное количество людей, в том числе Рамеева (уже известного нам создателя серии «Урал»), Карцева и Брука.
И вот в 1960 году все закончилось.
Уже готовую машину Карцева – ту самую М-5, отменяют, Брука через несколько лет выдавливают из ИНЭУМ, Китова исключают из партии и увольняют из созданного им же ВЦ-1 МО СССР с лишением права занимать в дальнейшем любые командные должности.
Что же произошло?
Китов, Рамеев и Брук покусились на святая святых партии – рычаги управления экономикой.
Осенью 1959 года А. И. Китову пришла в голову идея о создания единой автоматизированной системы управления для вооруженных сил и для народного хозяйства на базе общей сети ВЦ, создаваемых и обслуживаемых МО СССР. Понимая, что через своих начальников ему не пробиться, Китов делает ход конем и пишет письмо главному утописту 1950-х – самому Хрущеву. К письму прилагается брошюра с еще более радикальной идеей – создать Единую государственную сеть вычислительных центров (ЕГСВЦ) – общегосударственную автоматизированную систему управления национальной экономикой. Идея абсолютно кибернетическая и идеально вписывающаяся в концепцию плановой экономики.
Страна готовилась к ХХI съезду партии, который даст старт первой (и последней) семилетке и выдвинет знаменитый лозунг «догнать и перегнать», поэтому в мае ЦК КПСС и Совет министров СССР приняли постановление об ускоренном создании новых ЭВМ и широком их использовании в народном хозяйстве. В июне вопросы развития вычислительной техники были подняты на пленуме ЦК. Однако идея создания ЕГСВЦ была просто проигнорирована.
Профессор И. Б. Погожев вспоминает, что характерной чертой Китова было
полное отсутствие чинопочитания и чинобоязни при обращении к высокому начальству. Он говорил начальству правду, в которой сам был убежден, столь же определенно и откровенно, как и всем своим друзьям.
Так что он и не подумал замолчать.
Китов пишет второе письмо Хрущеву. И к этому письму прилагает уже не брошюру, а 200-страничный проект «Пути автоматизации управления в вооруженных силах и в народном хозяйстве» (известный позже как «Красная книга»), проект содержит детализированный план создания ЕГСВЦ двойного назначения – гражданского и военного, что, по мысли Китова, существенно сократит затраты.
Естественно, это встретило, мягко говоря, возражения. Представление об уровне полемики дает свидетельство самого Китова о разговоре с тогда еще не генеральным, а просто секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым (по воспоминаниям профессора П. А. Музычкина):
Брежнев: Вот вы предлагаете то-то и то-то. Но у нас несколько другой подход. Если возникают проблемы, мы собираем передовых рабочих, колхозников. Обсуждаем с ними все, советуемся и принимаем решения.
Китов: Леонид Ильич, а если вы заболеете, вы тоже позовете рабочих и колхозников советоваться или все же обратитесь к специалистам, которые знают, как лечить?
Но куда больше проект Китова, начинавшийся с жесткой критики Минобороны за медлительность при внедрении ЭВМ, задел военную элиту.
В 1960 году Анатолий Иванович был исключен из КПСС и уволен, был вынужден перейти… в Минрадиопром, об отношениях которого к инновации мы уже наслышаны.
Стоит сказать пару слов о его дальнейшей судьбе.
Китов был настоящим титаном и не только интеллекта, но еще и стойкости и оптимизма. Поразительно, но из всех героев наших статей лишь он (ну еще Кисунько) не слег преждевременно с инфарктом, после того как его лишили любимой работы, исключили из партии и ясно дали понять про ненужность его проекта. Поразителен и тот факт, что этот великий человек ушел из жизни совсем недавно, в 2005 году, до конца продолжая заниматься и интересоваться своей любимой вычислительной техникой.
ОГАС
Анатолий Иванович не оставлял мысли создать единую автоматизированную систему управления в стране. В 1961 году вышел знаменитый сборник «Кибернетику – на службу коммунизму» под редакцией А. И. Берга, где одной из ключевых стала статья А. И. Китова «Кибернетика и управление народным хозяйством». В американском журнале Operations Research в 1963 году появилась развернутая положительная рецензия на эту работу.
Остаток жизни он посвятил разработке разнообразных АСУ для Минрадиопрома и Министерства здравоохранения. С его помощью в одной из московских больниц появилась первая PDP-11/70, одна из самых производительных мини-ЭВМ середины семидесятых. Для работы на ней была выбрана система программирования MUMPS (Massachusetts General Hospital Multiprogramming System), позже стандартизованная в ISO (ISO11756:1991), а тогда ставшая популярной в нашей стране в виде системы ДИАМС на миникомпьютерах СМ-4. Китов разработал язык АЛГЭМ, занимался ассоциативным программированием и завершил карьеру в должности заведующего кафедрой вычислительной техники и программирования Российской экономической академии им. Г. В. Плеханова, проработав там с 1980 по 1997 год.
Друг и коллега Китова Г. А. Мещеряков вспоминал о нем:
Не могу не согласиться с профессором И. Б. Погожевым, вспоминающем о Китове так:
«Я заметил одну черту Анатолия Ивановича, которая мне кажется особенно важной. Создавая новые научные направления в кибернетике, он самоотверженно преодолевал ожесточённое сопротивление различного начальства, а потом, когда это направление уже было создано, то возглавлять его доводилось другим, даже часто тем, кто этому препятствовал. А. И. Китов относился к этому спокойно, и я никогда не видел у него признаков раздражения…»
В заключение хочется отметить, что по своему вкладу в науку, по своим пионерским идеям, решениям, конкретным разработкам, опубликованным научным трудам и т. д. Анатолий Иванович Китов, по моему мнению, безусловно, заслуживал намного больше того в плане званий, наград и других регалий, чем он имел.
«Недалёк тот день, когда исчезнут обычные книги, газеты и журналы. Каждый человек будет носить с собой электронный блокнот – комбинацию плоского дисплея с миниатюрным радиоприёмопередатчиком. Набирая на клавиатуре этого блокнота нужный код, можно, находясь в любом месте на планете, вызвать из гигантских компьютерных баз данных тексты, изображения, которые и заменят не только книги, журналы и газеты, но и телевизоры». Цитата из книги Глушкова «Основы безбумажной информатики», вышедшей через несколько месяцев после его смерти. Фото:strelkamag.com
В 1971 году идею создания общесоветской компьютерной сети для управления экономикой подхватил друг и коллега Китова, уже упоминавшийся в этих статьях не раз Виктор Михайлович Глушков.
Это тоже фигура совершенно титаническая, Глушков был ученым мирового масштаба, всю свою жизнь занимавшимся компьютерными науками во всех мыслимых их аспектах – от разработки новых типов высокопроизводительных компьютеров до создания новых разделов математики для описания их работы.
Среди его научных интересов было и создание общегосударственной сети управления – ОГАС. Отличный математик, конструктор великолепной ЭВМ МИР-1, Глушков был также сторонником полной автоматизации. Работы по созданию АСУ на базе отечественных универсальных цифровых вычислительных машин были начаты по его инициативе в 1963–1964 годах.
Первой в СССР системой для предприятия с крупносерийным характером производства стала АСУ «Львов», внедренная на Львовском телевизионном заводе «Электрон». В конце 1960-х – начале 1970-х под руководством академика была создана типовая система «Кунцево», внедренная на Кунцевском радиозаводе. Благодаря его инициативе принимаются решения о том, чтобы 600 систем, разрабатывавшихся для машиностроительных и приборостроительных предприятий девяти оборонных министерств СССР, были построены на основе «Кунцево».
Однако колоссальная проблема была в унификации. Советские чиновники с удовольствием принимали проекты АСУ для предприятий любого типа (и осваивали под это дело чудовищные суммы – около 500 НИИ и КБ специализировались на разработках в области автоматизации, в этом сизифовом труде участвовало не менее 200 тысяч человек), но попытки создать универсальную всесоюзную систему зарубали мгновенно.
Глушков отмечал:
…у нас в стране все организации были плохо подготовлены к восприятию обработки экономической информации. Вина лежала как на экономистах, которые практически ничего не считали, так и на создателях ЭВМ. В результате создалось такое положение, что у нас органы статистики и частично плановые были снабжены счетно-аналитическими машинами образца 1939 года… Американцы до 1965 г. развивали две линии: научных машин (двоичные с вещественной арифметикой, высокоразрядные) и экономических машин (двоично-десятичные, с развитой памятью). Впервые они соединились в линейке IBM. У нас нечему было сливаться, так как существовали только машины для науки, а машинами для экономики никто не занимался. Первое, что я тогда сделал – попытался заинтересовать конструкторов «Урал-1» и серии «Минск» в необходимости разработки новых машин, ориентированных на экономические проблемы. …Связь между окончанием разработки и выпуском установочной партии в случае «Минск-1», 22, 23 и 32 составляли от одного до трех месяцев, сметы были рекордно малы – «Минск-2» 800 т. р., 23 – 1100 т. р., 32 – 2200 т. р. [примерно $2,7 млн ничтожно по меркам США]. «Урал-4» стала первой и единственной в те годы машиной для планово-экономических расчетов. Рамеев пытался и раньше вести разработку ЭВМ для экономических расчетов, но на это разрешения не дали.
Брук, зная о результатах Канторовича и Леонтьева (классические динамические модели экономики и межотраслевого баланса), также развернул в своем ИНЭУМ работы по применению ЭВМ к планированию экономики на государственном уровне.
Однако ИЭНУМ в начале 1960-х попал на баланс Госплана, и концепция автоматизировать их работу вызвала у тысяч чиновников ужас – после введения массовой автоматизации они лишались рабочих мест, а те, что не лишались, не могли бы более организовывать приписки и перевыполнения плана. Проект машины М-5 был немедленно закрыт, ИНУЭМ полуразгромлен, а Брук лишен всех постов и более к разработке ЭВМ никогда не допускался.
Л. В. Иванов (ВРЭ, Серия ЭВТ, 1993, Вып. 2) вспоминал об этом так:
ЭВМ М-5 могла бы стать следующим значительным этапом в жизни Михаила Александровича. По свидетельству работавших с ним тогда инженеров и математиков, им были заложены в М-5 блестящие идеи. Однако начатой работе не суждено было завершиться. Карцев был отстранен И. С. Бруком от работ по М-5. Это была большая драма в жизни Карцева. Происходит поворот его интересов в сторону управляющих машин.
О том, как убивали его любимое детище, вспоминает сам Глушков:
К сожалению, после рассмотрения проекта комиссией от него почти ничего не осталось, вся экономическая часть была изъята, осталась только сама сеть. Изъятые материалы уничтожались, сжигались, так как были секретными. Нам даже не разрешали иметь копию в институте. Поэтому мы, к сожалению, не сможем их восстановить.
Против всего проекта в целом начал резко возражать В. Н. Старовский, начальник ЦСУ. Возражения его были демагогическими. Мы настаивали на такой новой системе учета, чтобы из любой точки любые сведения можно было тут же получить. А он ссылался на то, что ЦСУ было организовано по инициативе Ленина, и оно справляется с поставленными им задачами; сумел получить от Косыгина заверения, что той информации, которую ЦСУ дает правительству, достаточно для управления, и поэтому ничего делать не надо. В конце концов, когда дошло дело до утверждения проекта, все его подписали, но при возражении ЦСУ. Так и было написано, что ЦСУ возражает против всего проекта в целом.
В июне 1964 года мы вынесли наш проект на рассмотрение правительства. В ноябре 1964 года состоялось заседание Президиума Совета Министров, на котором я докладывал об этом проекте. Естественно, я не умолчал о возражении ЦСУ. Решение было такое: поручить доработку проекта ЦСУ, подключив к этому Министерство радиопромышленности…
По статистике ЦСУ, при обработке информации на счетно-аналитических машинах на каждую вводимую цифру или букву приходится 50 сортировочных или арифметических операций. Составители проекта с важным видом написали, что, когда будут использоваться электронные машины, операций будет в десять раз больше. Почему это так, одному Господу Богу известно. Потом взяли количество всех бумажек, умножили на 500 и получили производительность, требуемую от ЭВМ, которую надо, например, установить в Архангельске и в Нукусе (в Каракалпакской АССР). И у них получились смехотворные цифры: скорость вычислений ЭВМ должна составлять около 2 тысяч операций в секунду или около того. И все. Вот в таком виде подали проект в правительство.
Снова была создана комиссия по приемке, меня хотели сделать председателем, но я отказался по этическим соображениям. После ознакомления членов комиссии с проектом возмутились представители Госплана, которые заявили, что они не все концепции академика Глушкова разделяют, но в его проекте хотя бы было планирование, а в этом – одна статистика. Комиссия практически единогласно отвергла этот проект, за исключением меня. Я предложил, учитывая жизненную важность этого дела для страны, признать проект неудовлетворительным, но перейти к разработке технического проекта, поручив это Министерству радиопромышленности, Академии наук СССР, Госплану. С этим не согласились, мое предложение записали как особое мнение и поручили Госплану делать заново эскизный проект.
Госплан потребовал на это два года, а был уже 1966-й. До 1968 года мусолили, но абсолютно ничего не сделали. И вместо эскизного проекта подготовили распоряжение Совета министров СССР о том, что, поскольку очень мудро ликвидировали совнархозы и восстановили отраслевой метод управления, то теперь не о чем заботиться. Нужно, чтобы все министерства создали отраслевые системы, а из них автоматически получится общегосударственная система. Все облегченно вздохнули – ничего делать не надо, и такое распоряжение было отдано.
Далее Глушков попробовал продавить ОГАС прямо через Политбюро ЦК КПСС.
Результат был впечатляющий:
Смирнов поддержал, и, в общем, все зампреды поддержали наши предложения. Я слышал, что здесь есть возражения у товарища Гарбузова». Гарбузов выступил так, что сказанное им годится для анекдота.
Вышел на трибуну и обращается к Мазурову (он тогда был первым заместителем Косыгина). Вот, мол, Кирилл Трофимович, по вашему поручению я ездил в Минск, и мы осматривали птицеводческие фермы. И там на такой-то птицеводческой ферме (назвал ее) птичницы сами разработали вычислительную машину.
Тут я громко засмеялся. Он мне погрозил пальцем и сказал: «Вы, Глушков, не смейтесь, здесь о серьезных вещах говорят».
Но его Суслов перебил: «Товарищ Гарбузов, вы пока еще тут не председатель, и не ваше дело наводить порядок на заседании Политбюро».
А он – как ни в чем ни бывало, такой самоуверенный и самовлюбленный человек, продолжает: «Три программы выполняет: включает музыку, когда курица снесла яйцо, свет выключает и зажигает и все такое прочее. На ферме яйценосность повысилась». Вот, говорит, что нам надо делать: сначала все птицефермы в Советском Союзе автоматизировать, а потом уже думать про всякие глупости вроде общегосударственной системы».
Неудивительно, что после 14 лет непрерывной борьбы Глушков не выдержал.
С августа до января 1982 года он тяжело страдал от мигреней, кашля, повышенного давления. Сначала ему диагностировали остеохондроз, потом вирусное заболевание мозга неизвестной природы и только 7 января известный немецкий нейрохирург профессор Цюльх, прибывший в Москву по личной просьбе семьи Глушкова, поставил правильный диагноз: «запущенная опухоль продолговатого мозга, распространившаяся вдоль позвоночника».
30 января Глушков умер, незадолго до этого к нему в реанимационную палату пришел помощник министра обороны СССР Устинова и спросил – не может ли министр чем-либо помочь?
Глушков до смерти записывал воспоминания на диктофон и в этот момент как раз дошел до истории с ОГАС. Вспомнив о железной стене бюрократов, он ответил: «Пусть пришлет танк!» На этом и закончилась последняя фундаментальная попытка управлять экономикой страны с помощью машин.
Мнение же экономистов «старой школы» относительно ОГАС и прочего подытожил Г. Х. Попов, д. э. н. и российский политик, Председатель Московского городского Совета народных депутатов:
У меня к Институту экономики были свои счеты. Он – как я считал – не давал должного отпора наступлению Центрального экономико-математического института. А ЦЭМИ сначала вообще чуть ли не солидаризировался с моделью полной «АСУнизации» страны академика В. М. Глушкова (модель предполагала замену всего аппарата управления экономикой сетью автоматизированных центров – АСУ). Потом ЦЭМИ перешел к другой модели – СОФЭ, – где все планирование и управление заменяла сложно взаимодействующая иерархия математических моделей. Я, как сторонник других взглядов на управление, считал СОФЭ и АСУ главными опасностями, чем-то вроде «электронного фашизма». И, естественно, негодовал на Институт экономики, который первым должен был бы со всем этим бороться.
В СССР кибернетика точно так же сплотила многих специалистов самых разных областей и дала им творческий импульс. «Кибернетика и музыка» Рудольфа Зарипова, посвященная компьютерной музыке, результаты сочинения музыки ЭВМ, записанные на перфоленте, «ИИ-кантата», сочиненная на машине «Урал-2» по программе Рудольфа Зарипова 1977 года. Портрет Владимира Ленина с обложки журнала «Кибернетика», выполненный на компьютере в технике ASCII-арта 1970 года. Мейнфрейм Института автоматики и телемеханики ICL 4-70, на котором В. Л. Арлазаров разрабатывал первые в Собзе шахматные программы (между прочим, обыграл самого Джона Маккарти и его LISP-программу в 1967!). Юрий Авербах тестирует программу «Ладья и пешка против ладьи» 1979 год, «Ладейный эндшпиль мы сделали на спор. В СССР приехал английский шахматный мастер Дэвид Леви́, он очень увлекался машинными шахматами, и мы с ним поспорили, что сделаем за год программу для ладейного эндшпиля с одной пешкой, и эта программа сможет его обыграть. Мы выиграли – я уже точно не помню, на что спорили, но, кажется, на двенадцать бутылок виски». Никакая статья о советской кибернетике невозможна без этой книги. Первое издание, 1965 год. Оптимистичное и красивое руководство пользователя к Урал-4. Фото arzamas.academy
Анализ экономики не входит в задачи этой статьи, так что от комментариев – насколько идеи Китова и Глушкова были утопическими – мы воздержимся.
Отметим лишь, что в 1960-е похожие концепции посещали и прочие социалистические экономики, в частности, хорошо известен эксперимент Стаффорда Бира (Anthony Stafford Beer) в Чили, при президенте Альенде, закончившийся, впрочем, ничем. Об этих экспериментах есть хорошая статья на Хабре, так что желающие углубиться в тему могут сделать это самостоятельно.
Зато теперь мы знаем, почему Карцев был вынужден уйти в Минрадиопром, и о его работах в области суперкомпьютеров ПРО мы продолжим разговор в следующей статье.
Источник: topwar.ru